Кажется, я стала самоназначенным летописцем. У меня с собой папка с факсами и е-мейлами от людей со всего света. Они делятся впечатлениями, и многое очень тяжело читать.
Несколько минут назад возле меня остановился Рик Кеннеди и спросил, что я делаю – я раскладывала бумаги по датам. У него приятная улыбка. Глаза у него такие же поразительно синие, как у его брата. Я слышала, он играл на гитаре в рок-оркестре.
– Ты это читала? – спросил он, вытягивая лист из пачки.
– Все прочла, – ответила я. – Хотела бы не читать. Я потом спать не могла.
– Мрачно, правда? Вот этот бедняга, что потерял семью в Диснейленде. Он решил расплеваться с жизнью.
– Знаешь, мне кажется, что если бы с ним были те, кого он любил, он бы все сделал, чтобы выжить.
– Наверное, ты права, Кейт.
Почему-то у меня голова закружилась, когда он назвал меня по имени. Кейт.
– Исключительно трудно быть Робинзоном Крузо и выживать в одиночку, – сказала я, когда он перебирал листы. – Половина победы – это любить кого-то и знать, что тебя тоже кто-то любит.
Он улыбнулся:
– Насколько я помню, даже Робинзон Крузо в конце концов обрел Пятницу.
– Ты действительно так думаешь?
Он рассмеялся, блеснув белыми зубами.
– Нет, нет! Когда я… – Он снова расхохотался, да так, что слеза повисла на длинных ресницах. – Нет. Когда я говорю, что Робинзон в конце концов обрел Пятницу, я имею в виду… да ладно, это не важно. Если они действительно друг друга любили, так только это ведь и имеет значение?
Я думаю, что дело было в напряжении последних дней, а потом – внезапное чувство свободы, от которого закружилась голова, как у школьников. Когда он вытер с ресниц слезу, вдруг появилась Кэролайн.
– Привет, Кейт! Рик, извини, что мешаю, но Стивен спрашивает, где спички.
– Ах, да. Сейчас достану, Кэролайн.
– Не надо, Рик, просто скажи мне, где они.
– У меня в боковом кармане рюкзака. Черный рюкзак у самой стенки.
Кэролайн лучезарно улыбнулась:
– Бекон все любят?
– Да, – ответил он, – это будет хорошо.
Рик слегка загадочен. Обычно у него в проказливых синих глазах таится какое-то плутовство, а сейчас он вдруг заговорил с Кэролайн так вежливо и уважительно, будто она его тетка – суровая тетушка из методистской церкви.
Когда она ушла, он просмотрел еще несколько факсов.
– Кейт, эта штука и в самом деле глобальная?
– Насколько я могу понять. Африка, Азия, Австралия, Северная Америка – всем досталось сильно.
Он лизнул палец и стал класть страницы по одной ко мне на колени, будто сдавая карты. И при этом называл каждую катастрофу. Мельбурн: ядовитый газ. Флорида: взрыв метана. Франция и Испания: вулканы. Нью-Йорк: разрушен приливной волной. От некоего Карла Лангевельда, Иоганнесбург. Рик стал читать: “Я на крыше дома. Отсюда мне целиком видна Клайн-стрит. Ядовитый газ стоит уже шесть дней. Комиссионер-стрит усыпана трупами, газ убивал людей тысячами. То и дело кто-нибудь выходит на улицу, потом прижимает руки к лицу и горлу, падает, делает несколько судорожных движений и перестает шевелиться. Совсем перестает. Птицы сидят на крышах, газ им не страшен… Пока они не спускаются ниже второго этажа. Там они падают на землю, колотят крыльями по мостовой. И тоже затихают. Ничего нигде не шевелится. То есть ничего, кроме серых”. – Рик остановился и нахмурился, потом стал читать дальше: – “Я видел серых этой ночью. Они шли среди трупов отравленных людей. Газ им не вредит. Я боюсь, потому что серые посмотрели вверх, на меня, когда я за ними наблюдал. Они уставились на меня. Я их заворожил. Они одержимы мной. Они смотрят на меня с улицы каждый раз, когда я смотрю на них с крыши. Вскоре, думаю, они взломают двери здания и загонят меня. Они – серые. Я не знаю, откуда они взялись. Я их боюсь”.
Рик вдруг стал озабоченным.
– Серые. Что он имеет в виду – “серые”? Я пожала плечами:
– Это записки человека, сошедшего с ума. Или он наркоман.
Рик потер пальцами лоб, будто вдруг погрузившись в серьезную проблему.
– Этот… Карл Лангевельд говорит, что видит серых людей? Я снова пожала плечами, но меня озадачил такой пристальный интерес Рика к этой ерунде.
– Серых людей? Не знаю, если он душевнобольной, то мог с тем же успехом видеть голубых горилл или зеленых марсиан Рик, что с тобой?
– Ничего, ничего… Все в порядке. – Он встал и отдал мне бумаги. – Черт, жарко становится. – Он улыбнулся, но несколько принужденно. – Я хочу воды попить. Тебе принести?
– Нет, спасибо, я пила после еды. А с тобой точно ничего?
– Нет, все в порядке. Пока.
– Пока.
Рик пошел к своему рюкзаку, где у него была бутылка с водой, но у него явно было что-то на уме, потому, что он не стал открывать рюкзак, а остановился, поставив локти на калитку изгороди и разглядывая поле. Глаза его смотрели куда-то вдаль. Будто он видел приближающуюся фигуру. Я посмотрела – там никого не было.
Я пошел за Кейт Робинсон к озеру. Я, Рик Кеннеди, девятнадцати лет, собирался сделать глупость.
Я хотел за ней приударить.
Вот мы, новоиспеченные беженцы, делаем ноги из Ферберна, удирая от сорока тысяч других беженцев, которые скоро окажутся на краю голода. Земля разогревается изнутри, срабатывают вулканы, вырывается ядовитый газ, хлещут приливные волны, а я, Рик, с мозгами между ног, собираюсь приударить за красивой девчонкой, идущей по солнечному лугу.
Я шел за ней, отстав на сто шагов. Она несла в руках две четырехлитровые бутыли для воды и меня не видела.
Одна из шуточек Господа нашего, от которых животики надорвешь и уписаешься: Он вызвал смерть и опустошение по всей земле, Он накрыл Нью-Йорк миллиардами кубометров Атлантики, а парижские бульвары – мегатоннами пепла. Но здесь, в Долине Ласточек в Йоркшире, пейзаж был мечтой акварелиста, зеленый и радостный, и крольчонок высовывал голову из норки посмотреть, как я иду по тропе, думая только об одном: пальцами скользнуть за голову Кейт Робинсон, ощутить роскошь ее волос на своих ладонях, прижаться губами к ее губам.