Она отвернулась.
Виктория смотрела исполненным любопытства взглядом, но явно не тронутая зрелищем. Я отвернулся от этого кошмара. Глаза жгло, желудок сводило судорогой.
Дин скрипнул зубами.
– Знаете, если как следует поискать, здесь могут найтись консервы.
– Давай, Дин! – Я почувствовал, как у меня подступает рвота к горлу. – Не стесняйся.
Я тяжело сглотнул слюну и пошел туда, откуда мы пришли. Как сквозь воду я слышал, как Стивен объясняет Дину, чтобы и не думал копаться среди мертвецов. Их только тронь, и наверняка подхватишь что-нибудь вроде холеры.
Отойдя не более ста шагов, я услышал, как что-то шевельнулось в траве слева. Инстинкт сработал немедленно: я стянул с плеча винтовку, передернул затвор и вскинул приклад к плечу за долю секунды.
Бешеная собака? Нам они уже попадались. Человек, обезумевший от голода и страха? Такой может кинуться с ножом.
Или дезертир из армии? Тогда я у него уже на прицеле. И надо сначала стрелять, а потом спрашивать. Из травы стала подниматься голова. Мой палец напрягся на спуске.
– Где моя мама?
Я заморгал. В траве стояла на коленях девочка лет пяти. Волосы ее превратились в сплошной колтун с соломой, лицо было бурым от грязи, может быть, от испражнений тоже. Но очки в белой оправе были тщательно протерты, и когда она наклонила голову, на них блеснуло полуденное солнце. С мощным вздохом облегчения я снял палец со спуска и опустил дуло к земле.
– Где моя мама?
Я стоял, разинув рот.
– Где моя мама? – Она смотрела на меня в упор, и карие глаза казались огромными за этими тщательно протертыми стеклами. – Она там с другими?
Девочка показала коричневым пальцем в сторону деревьев.
– Ты одна?
Она покачала головой:
– Я со всеми. – Она снова показала туда, где тысяча человек валялись мертвыми под дубовой листвой. – Вы видели мою маму?
Я покачал головой.
– Знаете, – сказала она, и глаза ее глядели из-за очков с неестественной мудростью, – знаете, я думаю, моя мама лежит там под деревьями.
– Это там вы были?
– Да. Мама ведь умерла?
Я только мог кивнуть.
– Это хорошо.
Наверное, удивление на моем лице было явным, потому что она объяснила:
– Ей теперь лучше, когда она умерла. Мужчины все время тыкали в нее пенисами. Ее это очень огорчало.
Девочка говорила будничным тоном, и я почувствовал, что она приняла новый порядок вещей. Мир остался без мамы, без семьи, и она решила, что жизнь все равно должна продолжаться.
Подошли остальные. Рут присела, ласково улыбаясь.
– Привет, меня зовут Рут. А тебя как?
– Мужчины говорили, что меня зовут Блядское Отродье. Мне это имя не нравится, а вам?
– И мне нет.
Стивен отвернулся, я заметил у него на глазах слезы.
Я спросил как мог непринужденнее:
– А до того… как пришлось уйти из дому, как тебя звали?
– Ли Годвин. Мне пять лет.
– Ну, тогда мы снова будем называть тебя Ли. Красивое имя.
– У меня нет еды, – быстро сказала она. – Я просто не ем.
– Это все равно, милая, – сказал ей Стивен. – Ты пойдешь с нами?
– А вы не будете тыкать в меня пенисами?
– Нет! – ответил шокированный Стивен. – Мы живем в хорошем месте, где чистые палатки и много еды.
Стивен протянул девочке руку, и она посмотрела на эту руку, обдумывая.
– Ты хочешь взять с собой этого ребенка? – с удивлением спросила Виктория.
Мы все уставились на ее спокойное лицо, не веря своим ушам.
Рут настолько ошалела, что даже не сразу нашла слова.
– Ты серьезно думаешь оставить ее здесь?
– Она может быть заразной. – Голос у Виктории был такой, будто она высказывает предположение, что у пакета молока может быть чуть превышен срок годности. И она оглядела нас по очереди, будто странными были мы, а не она. – Она может заразить весь лагерь.
– У нее вполне здоровый вид, – холодно произнесла Рут.
– Пойдем, лапонька. – Стивен наклонился и вытянул руку чуть дальше. – Пойдем домой и дадим тебе красивую чистую одежду.
– У меня нет еды. – Ли говорила так, будто опасалась ловушки. – Я ничего не ела.
– Это не важно, милая, – улыбнулась Рут. – Еды у нас полно.
Хотелось бы, подумал я с неожиданной злостью. Нам надо найти нетронутый супермаркет или склад, набитый до потолка консервами, а иначе очень скоро начнем голодать.
– Рут, а я могу взять своего ребеночка?
– Конечно, милая.
Ли побежала в гущу бурьяна, который ей был выше головы. Там она длинными садовыми граблями вытащила куклу, потом желтый детский рюкзак с надписью на клапане в стиле граффити. В рюкзаке что-то дребезжало.
– У меня нет еды, – настойчиво повторила она.
Я предложил понести рюкзак.
– Нет, – ответила она твердо, надевая лямки на плечи и беря куклу на руки. – Там куклина одежда.
– О’кей, – улыбнулся я. – Только скажи мне, если станет тяжело нести.
Она поправила лямки, и снова задребезжали банки в рюкзаке. Потом она сдула с очков попавшую ресницу и, удовлетворенная их безупречной чистотой, снова надела, убрала волосы с дужек и решительно пошла по дороге с деловым видом, в чем-то более взрослым и мудрым, чем у нас.
Мы направились обратно в Фаунтен-Мур, и Виктория пошла рядом со мной.
– Лишний рот. – Она кивнула на девочку.
Я тоже кивнул. Не было у меня настроения объяснять, почему мы не бросили ребенка.
– Вряд ли она сможет приносить какую-то пользу.
– Я с ней поделюсь своим пайком.
– Это глупо. Тебе нужен полный рацион.
– Таковы уж мы, люди. Глупые мы. Мы влюбляемся. Иногда поднимаем упавших из канавы. Там, откуда ты родом, про доброго самаритянина не слыхали?